Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
Романы из пяти частей
О явной пользе овощей;
Стихи и целые поэмы
На злободневнейшие темы,
Как, скажем, масло или мед,
Табак, одеколон, иод;
Прошения в Электросбыт,
Чтоб не снимали нам лимит,
Чтоб впредь нам не сидеть во тьме…
…Так мы готовимся к зиме.
Стихи отражали, так сказать, лишь одну сторону жизни и писательского «творчества», а именно — бытовую. Но это было только фоном. Никакие нехватки, лишения и неурядицы не могли отвлечь литераторов от главного. С приближением зимы оживлялась, как всегда, работа секций, и на дверях Союза все чаще вывешивались объявления:
Поэты, писатели!
В четверг, сегодня, —
знатен, славен, —
Свои стихи,
читает СЛАВИН!
Начало (для всех) ровно в восемь.
ПРОСИМ!
Бюро секции поэтов.
Или:
Поэзия — бог! Поклонимся в ноги ей —
Займемся в четверг своей антологией.
ОБСУЖДАЕМ СТИХИ
ЕЛЕНЫ ХОРИНСКОЙ
— Когда? — 7 октября.
— Где? — В комнате Союза,
— В котором часу? — В восемь.
Короче говоря,
Да здравствует муза!
П р о с и м!
Или — шуточное:
Смерть прозаикам!
Слава поэтам!
ТОВАРИЩ!
Хочешь быть осчастливлен?
Приходи в четверг —
читает РЫВЛИН!
25 октября. 8 часов. Здесь — до петухов!
Автор читает рукопись первой книги стихов.
Как видно из этих извещений, поэты проявляли себя наиболее активно, а по отношению к представителям других литературных жанров («смерть прозаикам»!) и наиболее агрессивно. Секция поэтов работала с полной нагрузкой. Поэтические «четверги», как правило, собирали много не только пишущих, но и интересующихся.
Правда, как-то на одной из этих афишек появилась и такая приписка (сделанная, как резолюция, наискось, вероятно, одним из участников очередного «четверга», оставшимся неудовлетворенным):
Наш поэтический четверг
Меня в отчаянье поверг.
Уж лучше б было, в самом деле,
У нас семь пятниц на неделе!
Для работы творческих секций имелось теперь специальное помещение — комната писателя в тогдашнем городском Доме партийного просвещения, на площади 1905 года. (Долгое время там помещались редакции журнала «Уральский следопыт» и молодежной газеты «На смену», ныне Дом актера.) Там проходили теперь все сборы писателей. Многие, не имея необходимых условий дома, приходили сюда работать постоянно, как на службу.
Перед писателями выступали академики А. Е. Ферсман, рассказавший о стратегических резервах геологии и их значении для войны, В. Н. Образцов, В. А. Обручев. Часто бывали фронтовики.
Вспоминается встреча с Аркадием Тимофеевичем Лидским, превосходным хирургом, профессором, талантливым руководителем свердловской клиники, где делались сложнейшие операции. Лидский изучал историю отечественной хирургии, и всеобщий интерес вызвало его заявление, что раненного на дуэли Пушкина — случись это теперь — можно было бы спасти от смерти. Особенное волнение это вызвало у Гроссмана: «Неужели Пушкина можно было вылечить?» — повторял он еще на другой день.
Жизнь выдвигала проблемы. Редколлегия стенгазеты «Перо — штык!» обратилась к писателям с просьбой поделиться с товарищами своими мыслями по поводу пьесы А. Корнейчука «Фронт». С откликами выступили Шагинян, Караваева, Ляшко.
«Мы, писатели, — писала Мариэтта Шагинян, — читаем книги не только по-читательски, но и по-писательски. Одна настоящая книга вытягивает за собой десятки других, сразу облегчает работу писателя, приносит с собой глубокое дыхание, воздух. Когда долго нет настоящих книг, в литературе наступает макаронный период. Кое-кто из нас, всерьез, принимает свое макаронное дело за литературу.
Но литература — это голос общества, это выражение того, что чувствуют люди, это такое слово, что, — когда оно сказано вслух, — общество узнает в нем свою мысль, свою потребность, свой опыт и кричит сказанному слову: д а. Вот такое нужное, смелое, настоящее слово, такую настоящую литературную вещь сделал Корнейчук своей пьесой «Фронт».
Горлов — головотяп, губящий наше дело на фронте, — это старый, знакомый тип, это обобщенный тип, с которым мы боролись на каждом этапе советского двадцатипятилетнего строительства. Горловы сидели и в нашей среде под разными обличьями (рапповскими в том числе), и мы с ними боролись и истребляли их. Горловы могут погубить всякое дело. Это — паразитарные типы, не желающие в новой обстановке учиться, думающие, что можно побеждать в 42-м году, как побеждали в 20-х. Это — механицисты, прирожденные антидиалектики. Попадаются они и на тыловой работе, в наркоматах, в обкомах, в исполкомах, в завкомах. С горловыми надо нам говорить большим литературным разговором, а не макаронами».
«Надо, — заканчивала Шагинян, — тыловым писателям учиться так писать «тыл», как Корнейчук написал «Фронт».
Обсуждение вылилось в горячую дискуссию. Соглашаясь с общей оценкой «Фронта», писатели расширяли и углубляли соображения, высказанные Шагинян.
Жаркие споры велись вокруг «уральской темы». «Уральская тема» сделалась поистине пресловутой, став предметом многих горячих обсуждений и толкований.
Слово «Урал» стало в те годы символом трудолюбия нашего народа, силы и мощи советской державы, синонимом любви и беззаветной преданности Родине. Было почетно называться уральцем. Уральцами стали охотно называть себя даже те, кто еще совсем недавно никак не чаял очутиться на Урале, пока, подхваченный, как песчинка, военным шквалом, не перенесся, точно по волшебству, на Уральский хребет, за каменные столбы, помечающие собой границу между двумя континентами — Европой и Азией.
В неслыханном военно-промышленном соревновании Урал и Сибирь побеждали Силезию и Рур. Это было чудо, чудо войны, свершенное трудовым людом под руководством коммунистов.
Уральцы и работали и дрались хорошо. Уральские воинские соединения становились гвардейскими, награждались орденами. В первые же месяцы войны широкую известность среди трудящихся Урала получила Третья гвардейская дивизия; затем — Двадцать вторая… Уходит на фронт Добровольческий танковый корпус, снаряженный, укомплектованный целиком тружениками трех уральских областей — Свердловской, Челябинской, Пермской, и после первой боевой операции на знаменитой Курско-Орловской дуге также получает высокое звание гвардейского. В бою под Ленинградом нижнетагильский слесарь Илья Шалунов, повторяя бессмертный подвиг одного из героев Бородина 1812 года, с оторванной рукой штурмует дзот врага… Герой зачислен навечно в списки своей части. И так же, как комсомолец Шалунов, идет в дни Орловской битвы на укрепления врага, под шквальным огнем неприятеля, уральская пехота…
Сколько городов прислали на Урал письма с изъявлениями благодарности за свое освобождение из гитлеровской неволи!
С течением времени имена героев и номера отличившихся частей приобретают такую же известность, как имена знаменитых сталеваров, фрезеровщиков, названия передовых заводов. Учреждаются переходящие знамена отличившихся частей. За обладание ими шла упорная борьба между предприятиями. Знамя получал тот, кто работал лучше.
Как исконно русский человек, уралец тяжел на
